Отечественные интеллектуалы не уделяют должного внимания проблематике порно, а всему виной трудность восприятия материала: начинают смотреть и забывают, зачем, собственно, начали, — застегивают ширинку и идут спать. А может, побаиваются публичных высказываний на столь щепетильную тему? И только мы ничего не боимся — ковыряем палочкой труп порнографии и с надеждой смотрит в светлое будущее.

 
В отличие от большинства животных, чье либидо строго регламентировано и привязано к овуляции, люди могут совокупляться так часто, как им заблагорассудится, — не столько из-за эволюционного диктата репродукции, сколько ради удовольствия. И хоть человечество так до конца и не избавилось от свадебных обрядов перед ритуальным совокуплением и примитивных установок типа “сильнейший передает гены”, но сексуальные практики как энтертейнмент — это именно то, что отдалило людей от чистой биологии и животной культуры.

Впервые различие между “сексом” и “сексуальностью” ввел Мишель Фуко — он выделил секс как процесс и сексуальность как скопление слов и образов, паразитирующих на половом акте, но не имеющих к нему даже косвенного отношения. Иными словами, секс стал “комментарием” к сексуальности, утратив свою биологическую подоснову, — он растворился в знаках (языке и образах), став частью коммерческой индустрии. А репродуктивную функцию секса уже сегодня вытеснили экстрапоральное оплодотворение и суррогатное материнство (из порнографии, кстати, аспект деторождения удален подчистую). Посредством знаков сексуальность коммуницирует с нами ежеминутно — где угодно, в интернете или на улице, это универсальный бренд нашего времени.

Сегодня сексу неимоверно трудно конкурировать с веером всевозможных развлечений — его становится больше на интерактивных поверхностях, чем в реальности, — и в большинстве случаев он не возбуждает, а потребляется, как любой другой товарный знак. Guilty pleasure от экранной копии — это удовольствие от потребления “бренда идеальной красоты” и “образов сексуального” без самого акта потребления.

То, что еще не так давно считалось аномальным, превратилось в норму — сто лет назад во время чопорного чаепития можно было вызвать всеобщий шок, открыто заговорив о сексе. Вчерашние табу обернулись повседневностью, преодолев пик актуализации. Тем не менее в обществе, где полет в космос воспринимается как нечто само собой разумеющееся, к демонстрации полового акта во всей его полноте до сих пор относятся настороженно — и тем самым подогревают интерес к запретной теме (моральное осуждение — необходимый атрибут для успеха избирательных кампаний, а отчуждение от сексуальной природы — важный элемент в цепочке контроля).

Как писал Антонио Грамши, “новый тип человека не может быть создан до тех пор, пока сексуальный инстинкт не будет надлежащим образом регулироваться, а также рационализироваться”. Чтобы регулировать сексуальное влечение наилучшим образом, нужна “репрессивная сублимация”, трансформирующая его в ненасытную потребность суррогатного удовлетворения. Это объясняет, почему, несмотря на существующую в нашем обществе сексуальную свободу, к ней непременно прилагается обязательная нагрузка в виде потребительских товаров. В связи с этим Теодор Роззак заявил, что журнал Playboy — всего лишь предательская пародия на “свободу, радость и самореализацию”. “При нацистах, — писал Роззак, — куртизанки в молодежных лагерях использовались для той же цели, что и заключенные в концентрационных лагерях: члены правящей элиты, отличавшиеся причудами, получали возможность свободно реализовывать свои влечения”. По мнению Роззака, особняк Хью Хефнера и бордель из женщин-заключенных в концлагере — это вариации одной и той же системы репрессивного контроля. Примерно в таком русле мыслили все ведущие интеллектуалы прошлого столетия.

Даже феминистки тратили лучшие годы на борьбу с порнографией под влиянием ложного убеждения, что она якобы служит глубоким культурным источником патриархального угнетения. Мол, порнография — выхолащивание любви, механика и движение поршней, а порнограф — унижающий женское достоинство агент патриархальной системы, документирующий постыдную физиологию. Безусловно, заниматься подобной ерундой было гораздо веселее, чем скучать в бухгалтерии. Но, как и ожидалось, ощутимых результатов эта борьба не принесла — люди как занимались сексом, так и продолжили, много и беспорядочно, с обоюдным удовольствием. А когда появилась технологическая возможность запечатлеть свои любовные утехи на пленке, то энтузиасты сразу поспешили воспользоваться инновацией (об этом, к слову, повествует один из лучших фильмов Пола Шредера “Автофокус”).

Как и любое явление, порнография идет нога в ногу с эволюцией глобальной культуры (интернет в значительной степени ускорил развитие порно) — пользователи бросились покупать платный контент, но быстро пресытились и начали сливать хоум-видео в Сеть, чтобы демонстрировать свое удовольствие другим. Тут — как на охоте. Безусловно, не каждый приносит с охоты трофеи, напоминающие о подвигах, но многие так делают. Однако если охотник вешает голову добычи на самое видное место в доме, то “сам себе режиссер” ведет учет записей для частного пользования, как Декстер Морган с гербарием из образцов крови своих жертв. В итоге далеко не все выдерживают зуд внутреннего хвастуна — и делятся домашними видео со всем миром. Мотиваций несколько. Например, самая банальная причина — дефицит внимания. Или возможность заработка — сегодня существует огромное количество интернет-ресурсов, готовых платить за аматорский контент. Изменился и сам контекст восприятия: если в Сеть происходит утечка интимных фотографий или видео с минетом (например, лузер мстит своей экс за измену, рассылая ее фотографии всем знакомым, или гопник потянул в метро смартфон с компрометирующим видео), то никто не лезет в петлю, потому что “все этим занимаются”. Для рядового же пользователя, которому и снимать домашние видео не с кем, в два клика стали доступны миллионы образов. Он ищет свои фантазии (реализованные другими) среди завалов задокументированного соития, изредка прерываясь, чтобы опорожнить мочевой пузырь.

Стариковские софт-бэнги с небритыми ногами и прическами а-ля Пьер Ришар покрылись пылью в архивах времени, став очередным артефактом в долгой истории инструментов сексуальной стимуляции. В 80-х по инерции продолжали снимать кино для взрослых, только без души, да и слово “кино” вмиг обесценилось — вроде бы всхлипы и испарина остались, но исчез сюжет — скелет повествования, подталкивающий горячую развязку. У современных потребителей порнопродукции нет времени на сюжет — подавай все и сразу, без обременительных прелюдий, диалогов и заигрываний на полчаса. И производители клубнички идут на поводу у зрительских ожиданий — они перестали снимать полнометражные фильмы и обратились к малой форме (современные “картины” можно начать смотреть с любого места — там же и кончить). Как только всем надоели luxury holes, столь популярные в 90-х, и появился запрос на соседскую простоту с маленькой грудью и минимумом штукатурки на лице, то индустрия породила несколько основных поджанров, имитирующих аматорские видео, — гонзо и POV (съемка от первого лица). Но Рокко Сиффреди очень быстро избаловал всех, и захотелось еще большей естественности — рука потянулась к вебкам-порно.

В наши дни взрослая индустрия не задает тренд, она в погоне за фантазией своего потребителя, который сегодня хочет тощую соседку-чернильницу, завтра — “хорошую девочку Лиду” в объятиях трех студентов, а в следующем квартале — жирненькую за 30. И чтобы все как в жизни — в подъезде или в WC ночного клуба. Потребитель требует воплощения всех самых агрессивно-абсурдных проектов, гендерных и межвидовых перевертышей. Если секс-индустрия не будет двигаться в сторону невозможного, то она обречена.

Умри индустрия сегодня — никто и не заметит: недостатка в пользовательском контенте нет, а старый добрый студийный коитус в красивых декорациях вызывает зевоту — ни размером, ни межрасовым сексом с карликами никого уже не удивить. Чтобы держать зрителя в узде постоянного желания, нужны радикальные стимуляторы. Иначе не встанет.

В итоге останется лишь несколько вариантов “художественного” поведения порнографов. Либо магистраль кроваво-травматичных экспериментов с телесностью на самом радикальном пике вседозволенности. Либо расширяющаяся дорожка VR-порно с очками дополненной реальности, которые позволят рассмотреть все поры партнера. Либо шаг в сторону символов современной сексуальности, где вообще нет места архаичному сексу — вибрирующие щупальца роботов сливаются в экстазе с бесполым существом под музыку Amnesia Scanner. Феномен транссексуальности вторит этому — соблазнительное существо, не способное ни оплодотворять, ни рожать, представляет собой сексуальную оболочку без четкой половой идентичности. Оно — это почти нагрянувшее настоящее, божественный идеал, нивелирующий ценность реальной человеческой плоти, и разноликая компиляция пикселей на экране. Человечество обречено погрязнуть в болоте разврата. И никакие молитвы не помогут.